Владимир Асмолов – первый заместитель генерального директора АО «Концерн Росэнергоатом» в 2006–2016 годах, многолетний главный редактор журнала «РЭА». В настоящее время – советник генерального директора Госкорпорации «Росатом». Доктор технических наук, профессор, автор более 200 научных трудов. Награжден орденом Мужества за участие в ликвидации последствий Чернобыльской аварии, орденом Почета – за сооружение АЭС в Китае, всеми высшими ведомственными наградами
В начале девяностых годов был дан недвусмысленный ответ на вопрос, как сохранить (и развивать дальше) атомную энергетику России: нужна структура, которая бы консолидировала усилия по решению назревших к тому времени проблем. Такой структурой, объединившей отечественные атомные станции, и стал Концерн «Росэнергоатом».
Можно сказать, что «ребенок» появился на свет очень вовремя. С одной стороны, это были годы распада межхозяйственных связей, массовых неплатежей, когда совместное выживание АЭС становилось жизненной необходимостью. С другой стороны, пришло время для создания правовой основы и принципов регулирования отношений, возникающих при использовании атомной энергии. Такой закон не мог быть принят ранее – нужно было пройти через Чернобыль и последующие драматические события, коренным образом изменить собственные взгляды, в полной мере осознать свою ответственность за безопасность. И нужны были по-настоящему высоконравственные люди, чтобы, теперь уже и в законодательном порядке, взять всю полноту этой ответственности на себя.
Такие люди нашлись в Концерне и в целом в ядерном сообществе страны. Закон об использовании атомной энергии, который мы создавали общими усилиями, определил, что главным ответственным за безопасность является эксплуатирующая организация. Это соответствует принципам и требованиям, развитым всем мировым атомным сообществом, и является «красной линией» закона, «красной линией» того, за что отвечает Концерн.
По-другому выстраивать жизнь
За дымкой лет кажется, что вопрос обеспечения безопасности при эксплуатации АЭС всегда стоял на подобающей высоте. Однако более 50 лет назад, когда появились наши первые промышленные АЭС, Белоярская и Нововоронежская, четкая граница между различными производствами электроэнергии – атомными и неатомными – еще не была проведена. Вплоть до Чернобыля во главу угла ставился экономический фактор. Экономика была очень важна и для наших корифеев – «отцов-основателей» отрасли: Игоря Васильевича Курчатова, Анатолия Петровича Александрова. Но в отличие от многих они с самого начала понимали, что, если имеешь дело с такой суперконцентрированной энергией, как энергия атома, нужно абсолютно по-другому выстраивать свою жизнь. И в первую очередь – создавать регулирующий орган, создавать внутреннюю и внешнюю инфраструктуру, которая необходима для обеспечения безопасности производства энергии на АЭС.
Первым серьезным звонком для атомной энергетики, который прозвучал в 1979 году, стала тяжелая авария на АЭС «Три-Майл-Айленд» в США. Но эта авария прошла по касательной, по-настоящему она задела лишь узкий слой людей, в основном исследователей, ученых. И если в США и на Западе после нее были выделены очень серьезные средства на исследования по безопасности, то в Советском Союзе, несмотря на все обоснования и просьбы атомщиков, обращенные к правительству, не было сделано практически ничего. Ответ был простой: зря беспокоитесь, товарищи, наши атомные станции безопасны, потому что они… советские.
После предупредительного звонка «Три-Майла» пробил колокол Чернобыля. Следует отметить, что атомщики шли ликвидировать последствия этой катастрофы, четко осознавая свою ответственность за случившееся. Бытовавшее тогда мнение, что во всем виноваты операторы БЩУ, было в корне ошибочным. Виноваты были все – это была, как я неоднократно отмечал, системная, общая человеческая ошибка, вызванная недостаточностью знаний и усугубленная недостатком ответственности. Это была ошибка операторов; ошибка ученых, которые не в полной мере знали физику реакторов РБМК; ошибка конструкторов, создавших аварийную защиту, которая могла способствовать разгону ядерной реакции. Это была также ошибка политического руководства страны, которое игнорировало все ранее поступавшие предупреждения. Непреложный факт: еще до Чернобыля мой учитель Виктор Алексеевич Сидоренко направил главному конструктору письмо, где один в один описал явления, которые позже произошли на Чернобыльской АЭС. Но в ответе было написано, что такие явления маловероятны и что исследования их не относятся к приоритетным.
После Чернобыля была разработана концепция обеспечения безопасности – концепция глубокоэшелонированной защиты, начала создаваться необходимая государственная инфраструктура. Системно стали проводиться научные исследования. Осенью 1986 года Политбюро приняло решение о создании системы водородной безопасности, ловушки под активной зоной реактора, системы вентиляции защитной оболочки на случай повышения в ней давления.
Провести эту огромную работу было бы невозможно без создания эксплуатирующей организации, объединяющей АЭС. Перед глазами у нас был опыт французской «Электрисите де Франс» (EDF), американских атомных станций, сообща финансирующих проведение необходимых научно-исследовательских работ. Успех процесса создания эксплуатирующей организации определялся, как я уже сказал, тем, что во главе его в то время стояли исключительно адекватные, знающие, высоконравственные люди. Это Евгений Иванович Игнатенко, с которым мы в 1986 году бок о бок работали в Чернобыле (а еще до этого я был одним из рецензентов его докторской диссертации), это блестящий Армен Артаваздович Абагян с коллективом ВНИИАЭС (мой старший товарищ, бывший оппонентом уже на защите моей докторской диссертации), Борис Васильевич Антонов, Эрик Николаевич Поздышев и многие другие. Была создана уникальная по человеческим качествам команда директоров атомных станций.
Практически с первых шагов своего существования Концерну пришлось столкнуться с такими негативными явлениями, как падение генерации, аварийность, неплатежи за электроэнергию, что потребовало появления других умелых людей, которые могли в этих условиях поддерживать на плаву экономику компании. И все-таки последнее слово в Концерне всегда было за техническими специалистами – людьми, которые отвечали за ядерную и радиационную безопасность. Концерн – гарант безопасности АЭС на протяжении всего жизненного цикла: от проектирования до вывода из эксплуатации. Безопасность – это первый приоритет, эффективность – второй. Стрелка весов всегда склоняется в пользу безопасности, потому что любая авария сразу перечеркивает все денежные выигрыши.
Во времена массовой приватизации существование Концерна находилось под угрозой. Атомные станции не раз пытались оторвать от атомной отрасли и перетащить в РАО ЕЭС. Только благодаря твердой позиции и профессионализму руководства атомной отрасли подобных сценариев развития событий удалось избежать. Эта позиция подготовила условия для ренессанса атомной энергетики. С течением времени Концерн окреп, «накачал мускулы» и вышел на центральное место в системе эксплуатации, выполняя на практике те требования, которые прописаны в наших законах.
Не сбиться с пути
Очень важно, что в период, когда в стране ничего не строилось, происходил распад экономики, совершался переход от тоталитарного государства к демократии непонятно какого образца, мы, атомщики, не сбились с магистрального пути. В этом проявилось наше профессиональное единство. Ничего не строили, но проекты новых станций уже начали реализовывать. Появились новые проекты ВВЭР, один из которых в итоге пошел в Индию, другой – в Китай. Началась совместная работа с финнами, которая в настоящее время дошла до стадии реализации строительства АЭС «Ханхикиви» (хотя это наиболее рискованный на сегодня с точки зрения экономики проект). Работа проектантов, конструкторов и Курчатовского института продолжалась. Начались развернутые работы в международных проектах по исследованию тяжелых аварий.
Для меня лично одним из результатов активного участия в этих международных проектах стало официальное приглашение на работу в США в 1991 году на очень-очень большую зарплату, в 2003 году – приглашение на позицию заместителя генерального директора МАГАТЭ. Последнее предложение поступило через Александра Юрьевича Румянцева, который был тогда министром РФ по атомной энергии. Ответ мой был очень прост: «Разве такие специалисты, как я, больше в России не нужны?» Через два месяца я стал заместителем министра… Рассказываю это не для того, чтобы подчеркнуть свои достоинства. Я – продукт атомной отрасли. И такие «продукты» были и есть в Курчатовском институте, в Концерне «Росэнергоатом», в Атомстройэкспорте, во многих проектных, конструкторских, научных организациях отрасли. Главное во всех нас – наличие стержня, который не ломается под воздействием обстоятельств.
10… 20… 30 лет спустя
Выбираясь из-под обломков рухнувшей экономики девяностых, мы не только создали новые проекты, но и начали достраивать заброшенные энергоблоки – Ростовский и Калининский. Положение к тому времени было абсолютно плачевное: ни строительных организаций, ни денег. Резко негативное общественное мнение. Еще в 1991 году большой командой (Абагян, Лунин, Сааков) мы приезжали в Ростов, уговаривали не закрывать строительство. В результате станцию с огромными усилиями удалось пустить только десять лет спустя…
Дальше наступила эпоха, когда у руля атомной отрасли стоял Александр Юрьевич Румянцев. Страна еще далеко не благоденствует, денег нет. И у нас на всю нашу работу всего 16 млрд руб. (для сравнения: сегодня один Концерн тратит в год на модернизацию энергоблоков 1,5 млрд долл.). С этими деньгами начали достраивать третий калининский энергоблок с новейшей АСУ ТП. Одним броском, в тяжелейших условиях, перешли от аналоговой техники к цифровой. Дальше пошел второй Ростовский, потом – четвертый Калининский. На Ростовской АЭС сложилась уникальная команда – Александр Паламарчук, Андрей Сальников и другие специалисты. С ними учился, впитывая как губка накопленную мудрость эксплуатирующей организации, Валерий Лимаренко. Сейчас на выходе уже четвертый ростовский энергоблок, и вся эта стройка является примером того, как можно экономить деньги, как можно пускать объекты в срок с высоким качеством работ.
Сложнейшая ситуация у нас была с блоком БН-800 на Белоярской АЭС. 30 лет не пускали блоки на быстрых нейтронах. Потерян опыт, потеряны специалисты. Начали физпуск – пошли неопознанные реактивностные эффекты. Пришлось мне отдавать команду на прекращение физпуска, устранять выявившиеся недостатки. В итоге полтора года остановки, переделка. Я считаю, что в тех условиях мы сполна продемонстрировали ответственность эксплуатирующей организации как гаранта безопасности за свое дело. Нравственность – это осознание своей ответственности. Без нравственности в атомной энергетике никогда не добиться результата.
Думать о будущем!
Ядерная генерация России является системообразующим источником электрогенерации страны. Она безопасна, надежна и эффективна. Если ядерно-оружейный комплекс Госкорпорации «Росатом» надежно обеспечивает обороноспособность страны, то Электроэнергетический дивизион – ее энергетическую безопасность. Внедряются в жизнь новые разработки – проекты АЭС-2006, ВВЭР-ТОИ. Это означает, что Концерн думает о завтрашнем дне.
Обсуждая будущее Концерна, мы обсуждаем будущее ядерно-энергетической системы страны. Какие проблемы надо решать уже сейчас, чтобы существование атомной энергетики было обеспечено в обозримой исторической перспективе?
Самые простые требования – безопасность, эффективность – не являются предметом дискуссии, они понятны и безальтернативны. Безусловно, необходим перевод ядерного топлива практически в категорию возобновляемого топлива, то есть обеспечение замыкания ядерного топливного цикла по урану и плутонию. Нам надо решать проблему ядерного наследия – научиться работать с отработанным ядерным топливом.
Следующее требование имеет отношение уже к экономике: мы должны работать не только на электричество, но и на высокопотенциальное тепло, чтобы, например, в высокотемпературных реакторах прямым способом получать водород – новый энергоноситель. Мы должны использовать это высокотемпературное тепло, которое находится в наших руках, в металлургии. А также широко использовать низкотемпературное тепло в отоплении городов. Мы должны освоить опреснение.
Следствием всех этих мер должно стать значительное расширение рынков сбыта для атомной энергии.
Мое глубокое убеждение – Концерн не должен быть ТОЛЬКО образцовым цехом по генерации электроэнергии, это путь в никуда. Концерн должен быть ядром Электроэнергетического дивизиона Госкорпорации «Росатом», «головой», постоянно думающей, размышляющей о сегодняшнем и завтрашнем дне.
Это в огромной степени относится к проведению НИОКР. Последние совместные заседания научно-технических советов Росатома и Росэнергоатома показали, что мы знаем свои проблемы и работаем над их решением. Есть движение по энергоблоку БН-1200 – выделяется 1,5 млрд руб. на проведение недостающих исследований. Мы подчеркиваем, что есть резервы у технологии ВВЭР, например, переход на регулируемый спектр, который даст новое качество и серьезную экономию топлива. Мы готовы вложиться в технологию реакторов на быстрых нейронах и программу развития водо-водяных реакторов, чтобы создать двухкомпонентную энергетику. Мы говорим о возможности создания единой программы по совершенствованию оболочечных материалов – и для РБН, и для ВВЭР. Мы рассматриваем возможности удешевления «малых» и «средних» реакторов и взвешиваем шансы их строительства в конкретных странах и на конкретных территориях. Проведением примерно 80 % исследований в рамках НИОКР мы подтверждаем свое право на жизнь. Но всегда должен быть «налог на добавленную стоимость» – 20 % НИОКР, устремленных в будущее. Этого мне и хотелось бы пожелать всей атомной отрасли и конкретно Концерну «Росэнергоатом» как лидеру Ядерно-энергетического дивизиона.
Алексей Комольцев для журнала РЭА
