Виктор Сидоренко, член-корреспондент Российской академии наук
Наше знакомство с Евгением Игнатенко состоялось, когда он пришел на должность начальника физической лаборатории первой очереди Кольской АЭС. Такой шаг, переход из научной организации на строящуюся станцию, был необычным: редко случалось, чтобы физик по специальности, с университетским образованием и специфическим опытом научной работы в сфере физической химии, решил пойти на строящийся объект. Это обратило на себя внимание, выделило Евгения среди сотен других людей. Такой переход на проблемный объект и последующая работа охарактеризовали его как целенаправленного, упорного, очень инициативного и квалифицированного человека. Вскоре это впечатление подтвердилось: он быстро вырос на позицию заместителя главного инженера АЭС, руководил научными и иными работами, связанными с физикой реактора.
После первого общего опыта сотрудничества, связанного с пуском первой очереди Кольской станции, мы затем пересекались постоянно до конца его жизни на многих объектах и в различных обстоятельствах; наше сотрудничество получилось непрерывающимся и разноплановым. Следующий период взаимодействия начался, когда Игнатенко перешел с Кольской АЭС в 1979-м на должность заместителя начальника отдела научных и конструкторских разработок в «Союзатомэнерго». По линии Курчатовского института, где я работал, мы сотрудничали очень плотно, постоянно взаимодействовали лично или через командируемых сотрудников.
Благодаря активности, очень большой инициативе он проявлялся на всех позициях, где работал. Когда развернулась программа по широкому строительству блоков ВВЭР-1000, он включился в процесс сооружения. Мы вновь встретились и непрерывно взаимодейстовали в тесном контакте на первом блоке Запорожской АЭС. Стройка шла сложно, случались нештатные ситуации. По инициативе Федора Сапожникова, заместителя министра энергетики и электрификации СССР, и под непосредственным руководством Рэма Хеноха на Запорожской АЭС был реализован поточный метод строительства (планировалось, что во всем мире будет возведено до 200 блоков ВВЭР-1000). При строящейся АЭС создали целый завод по производству комплектов строительных конструкций. Это первый и единственный в мире случай, когда каждый год вводили по блоку АЭС. Первые четыре блока Запорожской АЭС введены именно так, и только политические и экономические обстоятельства затем несколько замедлили сооружение этой крупнейшей в Европе атомной станции. Безусловно, на Запорожской АЭС Игнатенко получил важный опыт, который затем ему пригодился при пуске других блоков.
С 1986 года начался период нашей чернобыльской работы, об этом есть много воспоминаний и рассказов. Хотел бы добавить, что Игнатенко с его активностью был особенно незаменим в первые две недели, когда принимались критические решения по сценарию борьбы с последствиями аварии. Известная эпопея, когда было непонятно, есть ли вода в барботерах: если бы расплавленные материалы активной зоны смешались с массой воды, мог произойти еще один паровой взрыв с выбросом активных веществ. Евгений вместе с Эдуардом Сааковым лично проникли в помещение под реактором и убедились, что воды и, соответственно, возможной опасности там нет. Ярким примером работоспособности Игнатенко стал период, когда он возглавил ПО «Комбинат» в Чернобыле.
Пожалуй, одни из самых ярких впечатлений от нашей совместной работы оставили девяностые годы. Я бы определил роль Евгения как движущую пружину всего механизма, работа которого привела к созданию Росэнергоатома. Мы поддерживали образование единой эксплуатирующей организации с уровня руководства министерства, именно Игнатенко формулировал инициативные предложения, взаимодействовал и с руководством министерства, и с командой создателей Концерна.
Критически важным моментом для сохранения атомной энергетики стал период, когда Анатолий Чубайс развернул приватизацию предприятий в масштабах всей страны; его заместителем, который курировал энергетику, был Петр Мостовой. Трудность взаимодействия с той системой управления удалось преодолеть при самом активном участии Евгения. Мы ездили с ним и буквально «прессовали» руководство с их огромным уровнем полномочий, доказывали, что из огромной массы предприятий в приватизации нужен особый подход для АЭС – на станциях необходимо обеспечить надлежащий уровень эксплуатации, контроля во всех аспектах. Ценой немалых усилий нам удалось отстоять исключительное положение атомной энергетики.
Изначально Игнатенко видел будущую эксплуатирующую организацию в максимальном варианте – он хотел охватить весь жизненный цикл АЭС, от изысканий и проектирования, изготовления основного оборудования, топлива и далее до эксплуатации. Я со своей стороны в таком подходе его сдерживал, объяснял: согласно международной практике и по законодательству об использовании атомной энергии, которое мы формировали, новая организация должна сосредоточиться именно на эксплуатации. Поэтому отягощение будущей организации другими заботами, такими как строительство и изготовление оборудования, нужно было отложить. Игнатенко прислушался к моей позиции, поэтому список предприятий, которые вошли в первичный состав, был ограничен площадками АЭС (за исключением Ленинградской и Обнинской).
Когда самое тяжелое время оказалось позади и появилась возможность продолжить стройки, Игнатенко вернулся к своей идее в более разумной форме. При центральном аппарате Концерна и ВНИИАЭС были созданы «секции» со специалистами, которые взяли на себя функцию квалифицированного заказчика и курировали проектную, строительную, конструкторскую и прочую деятельность. В этом смысле изначальная идея о Концерне как центре компетенций по созданию АЭС была реализована.
Роль Евгения как «движущей пружины» в Росэнергоатоме ярко проявилась в следующем непростом эпизоде. Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) решил вмешаться в процесс повышения безопасности российских АЭС и предложил (сегодня в это трудно поверить) 100 млн долларов с условием: закрыть все энергоблоки первого поколения. Это значило остановить и все станции с РБМК (Ленинградская, Курская, Смоленская), и ряд блоков ВВЭР-440, что фактически уничтожило бы половину ядерной энергетики России. Просто отказаться было невозможно: когда мы вышли на Александра Шохина, на тот момент заместителя Председателя Правительства РФ, он настоял: обязательно провести переговоры и получить деньги, потому что это первый опыт сотрудничества с ЕБРР, отношения нужно выстроить в целом для России. Должен отметить, что за исключением Игнатенко подавляющее большинство руководителей Концерна встретило эту ситуацию в штыки, и они как могли саботировали задачу. Лишь Евгений помог мне, руководителю делегации в Лондон, где проходили переговоры, найти решение. Мы очень много спорили с банком, обсуждали, доказывали. Представители ЕБРР упорствовали, требовали невозможного. Несмотря на всю эту наглость, мы сумели все же провести решение, которое устроило всех: целью кредита определили «работы по углубленному анализу безопасности». Первым эту работу согласился выполнить директор Ленинградской АЭС Анатолий Еперин, за что я ему очень благодарен. Затем, уже на его примере, такой же анализ для Курской и Смоленской АЭС сделали и в Концерне… Медленно, с крайним нежеланием, но все же выполнили. По-человечески понять руководителей Концерна можно: уничтожение половины атомной генерации страны было бы безумием. Но именно Игнатенко проявил взвешенную, разумную позицию, и найденное решение помогло в конечном итоге повысить безопасность наших блоков: по результатам исследований начались первые работы по реконструкции.
Я упомянул, что руководители Концерна умели «саботировать» неудобные решения. Иногда это шло на пользу. Когда мы в ходе кампании по приватизации отстаивали особое положение АЭС и создавали Росэнергоатом как эксплуатирующую организацию, то путем компромиссов определили и отразили на законодательном уровне следующий порядок: и Концерн, и АЭС являются самостоятельными предприятиями. В какой-то мере Росэнергоатом (то есть сегодняшний центральный аппарат) можно было видеть просто как коридор чиновников. Была и другая крайность – сделать АЭС не более чем цехами с жестким централизованным управлением сверху. И Концерн, и АЭС должны были определить и юридически прописать систему взаимодействия. Но при этом всем было понятно, что такая схема пользы не принесет: директора АЭС начнут отстаивать автономность, Концерн – свои полномочия. Я неоднократно, будучи руководителем, спрашивал: «Женя, когда наконец разработаете документы?» Ответ на протяжении нескольких лет был один: «Пишем. Работаем. Но пока не написали». Понятно, что эту работу вели именно так, чтобы она не была выполнена. А потом, когда всеобщая неразбериха и юридическая двусмысленность оказались позади, и была создана Госкорпорация «Росатом», эта ситуация изменилась решением сверху, бесконфликтно. Это еще один пример умения Игнатенко маневрировать в сложных, неразрешимых ситуациях.
В середине 1990-х годов перед отраслью встала задача создания системы атомных станций малой мощности для энергоснабжения изолированных от центральной энергосистемы районов. К этому подталкивал и предстоящий вывод из эксплуатации Билибинской АЭС. Решено было создать в качестве перспективной демонстрационной установки плавучую атомную станцию, сооружаемую в заводских условиях и транспортируемую водным путем к месту эксплуатации. Эту цель поддержал Евгений Иванович и при полном отсутствии бюджетных денег в соответствующем главке выделил из средств Концерна 10 млн руб., что позволило начать проектные работы. Интерес к этому проекту проявили даже китайские бизнесмены. При оптимистическом намерении создать такой блок на базе работающей ледокольной реакторной установки к 2000 году, реальное развитие событий завершилось пуском плавучей АЭС «Михаил Ломоносов» только в 2019 году. Спасибо Евгению Ивановичу за первый финансовый толчок.
Важно отметить, что Игнатенко не оставлял науку. Став большим квалифицированным руководителем в сфере эксплуатации, он накопил огромный опыт и на этой основе написал и защитил докторскую диссертацию. Сутью работы стала проблематика эксплуатации АЭС. Я помню, как он готовился к защите, и хотел бы подчеркнуть, что в докторской работе Игнатенко объединены хорошая университетская база и настроенность на научную составляющую эксплуатации. В человеческом плане это был человек широкого размаха. В тяжелое время, в начале девяностых, когда в Москве было плохо с продуктами, да и денег у работников было мало, он привез огромный грузовик арбузов и раздал коллективу. Он всю жизнь умел правильно проявить свои казацкие корни, унаследованные из детства.
Алексей Комольцев для журнала РЭА
